В канун празднования годовщины победы советских войск в Великой Отечественной войне корреспонденты TochkaNews.ru встретились с Жоржем Владимировичем Токаревым – старейшим на Урале представителем Кремлевского полка, который отвечал за безопасность первых лиц Советского Союза в годы войны.
Родился я на станции «Шарташ» в марте 1924 года. Отец был железнодорожником. [У меня] еще были [старшие] братья Василий и Владимир. Жили мы до 1932 года на «Шарташе», потом отец был переведен в город, в Свердловск. Его назначили начальником мастерских служб железнодорожных путей. Рядом с мастерскими был у нас домишко небольшой, двухкомнатный, сложенный из шпал. <…>
Мать была домохозяйкой, занималась общественной работой. Летом тогда приезжали на работу [люди из других регионов]. Много было больных: трахома, куриная слепота… Вот они вечером шли с работы и теряли зрение. <…> Мать связывалась с лечебными организациями, пыталась им как-то помочь. Ну в основном это были дикие бригады мужиков. Запомнилось: сейчас денатурата (смесь этилового спирта с небольшим количеством керосина – прим. ред.) не купишь, а раньше он был. И вот ведро денатурата, ведро воды, черпак… И вот сидели до одури – слепли, дрались… А когда они уезжали на зиму, общественная работа – это женсоветы. Они занимались в основном просвещением, повышением квалификации женщин. Вот мама этим занималась. Она, кстати, была награждена именными часами [наркома путей сообщения СССР Лазаря] Кагановича за общественную работу.
Брат в 1937 году призвался на Тихоокеанский флот. Прослужил десять лет – до 1947 года. <…> Средний брат в 38-м году закончил десятый класс и у него мечта была – закончить Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. В училище он прибыл, но ему было только 17 лет, его не приняли. Он в Новосибирск уехал, в институт железнодорожного транспорта. После первого курса он написал рапорт в министерство обороны, чтобы его перевели в училище Фрунзе. Так его мечта осуществилась.
В 41-м году он чувствовал, что уже война вот-вот. Он приезжал в отпуск после присоединения Прибалтики, и, уезжая, спросил: «Ты определился, куда [поступать будешь]? Скоро будет война». Я сказал, что по его стопам поеду в училище имени Фрунзе.
В феврале 41-го по приказу [народного комиссара ВМФ Николая] Кузнецова брат с сослуживцами был направлен на четырехмесячную практику. Кузнецов был очень опытным и знающим главкомом, он чувствовал, что война приближается. И после практики они все вернулись в Ленинград. И по кораблям. Брат отправился на Каспий. Там, видимо, уже заранее готовилась операция по оккупации Ирана. И затем он был переброшен на Северный флот. Был в разведке. И по возвращении из Норвегии он докладывал в штабе округа. В это время случился налет. Ровно 22 июня 1942 года брата не стало.
Возвращаясь немного назад, расскажите про жизнь в 30-е годы.
Имеешь в виду аресты?
Да.
Давай вспомним 1937 год. Отец работал в мастерских. Они там инструменты, оборудование делали, в том числе противоугонные. И в распоряжении железнодорожников были маленькие дрезинки (специальные тележки, передвигаемые по рельсам и служащие для поездок работников железнодорожного транспорта – прим. ред.). На них развозился бензин в бочках. И эти бочки ремонтировались так же у отца в мастерских. И однажды пришла большая партия бочек. Оказалось, что к концу дня мастеру надо было собираться [домой], а одна бочка оказалась незаваренной. И он попросил рабочего. Двери из сварочной были открыты. И мастер раз или два электродом прикоснулся – и бах, вырвало дно и этим дном ударило кузнеца. Он умер. А в эти времена, как ты знаешь, все решала тройка.
И, как только доложили, начальник тройки своей властью отправил отца на пять суток на гаупвахту, которая была в управлении дороги. Он отсидел, вышел. Все, конечно, арестованы были уже и расстреляны. Отец сделать уже ничего не мог. Повезло, что остался жив.
И запомнил я чемоданчик у отца. Пара белья у него там всегда была. Ну и вот он в 37-м году воспользовался им.
Воронок мы видели каждый день.
Нашу беседу ненадолго прервал визит представителей администрации Железнодорожного района, которые пришли поздравить Жоржа Владимировича с наступающим праздником. В ходе общения выяснилось, что Жорж Владимирович не может выпустить в расширенный тираж свою книгу о войне «Старая фотография» – это стоит порядка 300-350 тысяч рублей. Чиновники выразили готовность посодействовать.
Как для вас начиналась война?
Весной 41-го я заканчивал девятый класс, мы ждали экзамены. Вышла в «Правде» статья, в которой, мол, разносятся слухи, что скоро война с Германией. Потом, в июне, мы как-то решили съездить в миасский заповедник. Там небывалое сборище всех камней из таблицы Менделеева. Приехали в Челябинск, а там тишина такая. Потом пересели на миасский поезд, приехали в Миасс, там все шушукаются о том, что началась война. Вернулись мы из Миасса 23 июня, и выяснилось, что все ребята 23-го года [рождения] уже были призваны.
Когда война началась, вы, по сути, год еще были в тылу. Что вы здесь делали?
В июне 41-го пришел отец, говорит: «Давай работать, пока каникулы, пока никуда не забрали». Два месяца у станка учился, трудились по 12 часов. Зарабатывал 125-150 рублей.
Первого сентября я уволился, пошел заканчивать школу. В сентябре начали, а в октябре уже постановление государственного комитета обороны: стали заниматься по 110-часовой, ускоренной, программе подготовки к службе в армии.
К нам в июле-августе эвакуировали танковый завод из Подмосковья. А Сталин приказал начать выпуск танков уже в декабре. Мы учились в гимназии на Челюскинцев. Нас отрывали на уборку снега, нужно было таскать песок, уголь, стелили крышу…
И вот, [летом 1942 года] закончили мы десятый класс. Уже приписаны были к военкомату. После экзаменов к нам пришли и сказали: «Мы вам аттестаты не вручаем. Вот постановление государственного комитета обороны, весь выпуск зачисляется в железнодорожный техникум на третий курс». Так мы все оказались в техникуме. Пару месяцев проучились, началось наступление немцев на Кавказ, и всех, девочек и мальчиков, забрали. И остались мы из класса двое.
Я сказал военкому, что поеду в училище имени Фрунзе. Он в ответ: «Училище Фрунзе было эвакуировано из Ленинграда в Баку. Туда немцы поперли. Как ты поедешь? Тебе единственная путевка – в Пермь». Я говорю: «Нет, в это морское училище я не поеду». Там готовили мотористов на торпедные катера. Военком обещал отправить в пехоту. Еще несколько раз сам приходил в военкомат, говорили, что, когда надо будет, вызовут.
И вот, через пару недель, пришла повестка. Явился в военкомат. Там меня осмотрели, человек с эмблемой НКВД на рукаве задавал вопросы. Потом даже допрашивали соседей. Через несколько дней сказали явиться с вещами на площадь 1905 года. Дома собрали котомку, пришли родственники, пить мне не давали – говорили, что еще не дорос. На утро я уже был там [на площади]. Всего нас было 20 ребят, никого из них я не знал.
С площади мы отправились на вокзал и сели в поезд до Москвы. На Казанском вокзале нас встретила машина. Быстро проехали Красную площадь, Мавзолей. Еще минут тридцать ездили, нас в лес куда-то завеpли, отправили в баню. После ужина нам сказали: «Ваш адрес: Москва, Кремль, почтовый ящик №23. Вы находитесь на учебном пункте полка специального назначения». Задачами были охрана и оборона московского Кремля, охрана государственного комитета обороны, обеспечение безопасности членов правительства вне территории Кремля. На следующий день написали письма домой. Вот так началась служба.
В августе 42-го, как сейчас помню, мы занимались в поле. Слышим гул самолетов. Видно, не наши, здоровые такие. Я впервые тогда увидел американский бомбардировщик. Черчилль прилетел. Когда он пришел на прием к Сталину, увидел все эти развалины, снял шляпу и только потом зашел. С тяжелой ношей он летел к нам. Летел он с тем, что второго фронта в 42-м году не будет. И когда переговоры со Сталиным зашли в тупик, не о чем было говорить, сидели, чуть ли не ругаясь, позвали Молотова. И вот они семь часов проговорили. А Молотов и выпить мог. И тогда немножко улеглось. Черчилль рассказал о планах по высадке в Италии…
Кого из членов правительства вы охраняли лично?
Да всех. Мы выходили на зарядку в полседьмого утра на Соборную площадь. А они все в это время из здания правительства только шли: Калинин, Каганович, Микоян… Всю ночь работали. Где-то в 12 ночи все они собирались у Сталина, докладывали, планировали работу на следующий день.
[Заместитель председателя Совета министров СССР, член Политбюро ЦК КПСС Анастас] Микоян выходил утром, а часа через-три четыре уже появлялся на месте. Что он имел? Ему бесплатно выдавали пачку папирос «Герцеговина Флор» (Сталин ими набивал трубку), коробка спичек, стакан чая, четыре печененки, два кусочка сахара. Это вот государство так их подкармливало. Так что не все шиковали.
Бомбардировки Кремля вы своими глазами видели?
Конечно. Последние бомбардировки закончились в октябре 1942 года, когда осадное положение с Москвы было снято.
За время службы в Кремле вы куда-нибудь выезжали?
Ну, в командировки по охране Сталина ездили. Во время войны он толком никуда не выезжал, члены правительства, государственного комитета обороны – тоже. Все работали, никто не отдыхал. Кроме того, ведь там [на территории Кремля] жили порядка тридцати-сорока семей – это сто с лишним человек: жены, сестры Орджоникидзе, Ленина… Они всю войну жили в Кремле.
В 46-м году он [Сталин] впервые за десять лет решил выехать в Сочи.
Страницы, посвященные ЖоржуВладимировичу,в эксклюзивном правительственном издании «Московский Кремль. Гарнизон особого назначения»
Страницы, посвященные ЖоржуВладимировичу,в эксклюзивном правительственном издании «Московский Кремль. Гарнизон особого назначения»
Есть какая-то история из этой поездки?
Да нет, какие истории… Охранные мероприятия, все на постах. Приехал-уехал…
Службу в кремлевском полку вы закончили в 1947 году. После этого вы куда отправились?
Я вернулся домой, поступил на металлургический факультет в Уральский политехнический институт, закончил его и 46 лет в нем проработал. Кандидат наук, потом доцент… На пенсию вышел в 1996-м.
Самое яркое воспоминание от войны?
Парад Победы, конечно.
Вы помните, как узнали, что война закончилась?
Мы тогда были в военном лагере и там нам объявили. Было прекрасное утро: подъема нет, солнце выглянуло. Мы не понимаем, что случилось. Нам говорят: «Нерабочий день, ребята, война кончилась». Все, конечно, соскочили, обрадовались.
Наша полковая школа была резервом у коменданта Кремля и у командира полка. Поэтому нас всегда держали наготове. Народ праздновал, а мы сидели в резерве. В любое время могли машины подойти и через полчаса в Москве – выполнять боевые задачи.
Боевые задачи?
Это охрана порядка. Чтобы не было никаких эксцессов. Самая мобильная армия.
Вам не предлагали в Москве продолжить службу?
Предлагали.
Почему не остались?
Вот, считай, 47 год. Мне было 23 года. Как я начну с младшего лейтенанта, не имея образования? А после окончания войны был приказ Сталина: тех, у кого за выслугу звездочки получены, в армии особенно не оставлять – или в училище их отправлять, или в академии посылать. А в 24-25 лет идти в училище для получения младшего лейтенанта… Это еще три года…
Когда в последний раз виделись с сослуживцами?
В декабре. Но не с сослуживцами. В прошлом-позапрошлом году земляки-однополчане оба ушли из жизни.
